ХРИСТОС-ПУРУША-КУПАЛО-
КОСМОГОНИЧЕСКОЕ БОЖЕСТВО
http://radimir-hristos.narod2.ru/hristos-purusha/
КОСМОГОНИЧЕСКОЕ БОЖЕСТВО
ХРИСТОС-ПУРУША-КУПАЛО
ОСНОВНОЙ АРХЕТИП[1] АРХАИЧНОГО
МИФА – ОБРЯДА
И ЕГО ОТРАЖЕНИЕ В ПЕСНЕ, БЫЛИНЕ, НАРОДНЫХ ПРАЗДНИКАХ И В ХРИСТИАНСКОЙ ТРАДИЦИИ
Для того, чтобы попытаться понять символику наиболее глубинного сакрального и, следовательно, очень древнего уровня славянского мифа и обряда, необходимо обратиться к его непосредственному предку – мифу древних индоариев, для восстановления всех звеньев и разных вариаций которого нам потребуется исследовать основные формы, в каких он дошел до нас, а так же некоторые близкие по содержанию мифы других народов.
Архетип умирающего и воскресающего Божества, равно как и растерзанного Божества, из частей тела которого возникает Мироздание, является наиболее устойчивым в мифологии различных народов. М. Элиаде[2] приводит примеры зооморфно-антропоморфных, претерпевших насильственную смерть Божеств в мифологии племён, ведущих первобытный образ жизни. Несмотря на то, что он подчеркивает, что эти Божества не являются космогоническими, но появляются на Земле в определённый исторический момент, тем не менее, то, что в некоторых случаях эти Боги воскресают в живых формах (звери, растения), появляющихся из их тел, позволяет установить связь между этими двумя категориями мифов. Представим эту связь в виде краткой схемы:
-
Космогоническое Божество (или Богочеловек), из тела которого возникает Мироздание (Пуруша; Имир; Дунай Иванович; Тлатекутли[3]; Гайнувеле[4]), претерпевает смерть.
-
Рождение Мира, Природы, людей. Воспоминание об изначальном жертвоприношении в мифе и в обрядах добровольных жертвоприношений. Обряды добровольного жертвоприношения у первобытных охотников зооморфной Богине-Матери, имевшие целью спасение племени от голодной смерти, являли собой архетип первоначального самопожертвования Божества.
-
Эти обряды, представляя собой воспоминание о прошлом, об изначальном, воспринимались в то же время как пророчество о будущем, о приходе этого космогонического Божества на Землю в определенный исторический момент, Его смерть и воскресение.
Слова Христа относительно хлеба и вина: “Сие есть Тело Моё…”, и “Сие есть Кровь Моя…”, можно понимать как то, что Он говорит о Себе как об изначальном космогоническом Божестве, из тела которого возникло Мироздание, в том числе и хлебные злаки и виноград. Подтверждают это известные строки Евангелия от Иоанна: ”Вначале было Слово. И всё через Него стало быть. И Слово стало плотию”. То есть космогоническое Божество – причина возникновения Мира – воплощается в человеческом облике в исторический период и своей новой смертью и воскресением повторяет свою изначальную смерть и воскресение.
Таким образом, эти два, кажущиеся различными, типа мифов, являются лишь частями целостного мифологического представления об основных этапах рождения и сохранения Мироздания, распространённого, как можно видеть, у многих народов Земли и отражающего один из фундаментальных первообразов – архетип добровольно принесшего себя в жертву умирающего и воскресающего Божества.
Рассмотрим апокрифы, сюжеты которых восходят корнями к мифу и сказке. К ним относятся: сказание о Петре и Февронии муромских, апокрифы о битве со змеем Фёдора Стратилата, Фёдора Тирона, Георгия Победоносца, апокриф[5] о сошествии Христа во ад. В первых четырех отражён характерный для славянской и греческой мифологии змееборческий мотив (борьба Аполлона с Пифоном, Персей и Андромеда, бой Добрыни со змеёй, бой Ивана-крестьянского сына с Чудом-Юдом на Калиновом мосту, битва Михайло Потока со змеёй и т.д.). Для апокрифов о Фёдоре Тироне и о сошествии Христа во ад характерно то, что герой погружается в подземный мир смерти, где и происходит битва, как в былине о Михайле Потоке[6], сошедшем с телом умершей жены в могилу. Различия этих сюжетов не являются существенными. Так, например, Христос, спустившись в ад, побеждает Ад без боя, одним только своим присутствием, как Солнце побеждает тьму. Поражение змея-тьмы копьём также символизирует луч Солнца, тогда как королевич Елисей (ялый – алый – солнце) просто разбивает хрустальный гроб (лёд) невесты (Природы-Земли).
На первый взгляд отличием может казаться то, что в апокрифе о сошествии Христа во ад речь идёт о Боге, тогда как в апокрифах о Фёдоре Тироне, Фёдоре Стратилате и Георгии Победоносце – лишь о святых воинах. Но за мифами о героях нередко скрываются более архаичные мифы о богах, как, например, миф о двенадцати подвигах Геракла отражает в символической форме функции Солнца: очищение (авгиевы конюшни), избавление от холода и сырости (бой с Гидрой) и др. Само же имя Геракл – ярый (Ярило – Арес), как видим, является эпитетом Бога Солнца. Эпитет Христа “Ярое Око” в православной иконографии говорит о восприятии Христа славянами именно как Божества Солнца – Ярилы – Ареса. Это сближает с Ним Георгия – Егория – Юрия, за которым также скрывается Ярило – Арес.
Сюжет о схождении героя мифа, сказки, былины, апокрифа в подземный мир смерти, победе над смертью и спасении героем из подземелья своей невесты (или спасение душ всех людей в апокрифе о Христе[7]) завершается, таким образом, воскресением и выходом из царства Кощея – Аида – Ада. Этот мотив умирающего и воскресающего Бога можно наблюдать уже в тех мифах, где Божество представлено ещё в зооморфном образе (см, статья “Умирающий и воскресающий зверь”. М.н.м., т. 2, с. 548). Часто таким зверем является медведь. Поэтому весенний праздник “Комоедицы”, основным сюжетом которого было пробуждение медведя и выход из берлоги, можно рассматривать как отражение в обрядовом действии мифа об “умирающем и воскресающем звере”, позднее осмысленном как символ Солнца и архетип уже антропоморфного Божества, получивший своё развитие в сказках, былинах, апокрифах. Отметим, что Комоедицы праздновались в день весеннего равноденствия – воскресения (возгорения) Солнца. В дни, близкие к весеннему равноденствию, осуществлена была и казнь Христа. (Историко-астрономические исследования указывают на числа 23 марта, 3 апреля (Коротцев О.Н. Астрономия. СПб. 2003, с. 199-201)).Воскресение же отстояло на одни с половиной сутки после казни. Позднее, из-за астрономической ошибки и принятия церковью лунного скользящего календаря, празднование Воскресения Христова сместилось[8] от двух недель до одного месяца позднее.
Исследование символики мифа невозможно без рассмотрения стержневого обряда, дошедшего до нас в виде народных праздников, так как в древности миф, обряд и обрядовый костюм представляли собой неразрывное целое и отражали в слове, действии и образе архетипические космогонические представления.
Обряды сжигания и похорон Масленицы, как и обряды, в которых совершалось разрывание куклы Костромы, разбрасывание частей по полю или захоранивание в разных местах, связаны вовсе не с уничтожением зимы, смерти или всего обветшавшего, но с архаичными представлениями о возникновении Мироздания из тела Божества[9] (миф о Пуруше в Ригведе). Божество могло быть парным, мужским или женским[10].
В данных обрядах отражён миф о женском Божестве, дающем начало Миру. Похожие мотивы можно видеть и в ацтекском мифе о Богине Тлатекутли[11], где её волосы превращаются в деревья, цветы и травы, глаза – в источники, плечи – в горы; а так же в мифах и обрядах народностей Маринд-аним из Новой Гвинеи, повествующих о Гайнувеле[12], из частей тела которой возникают различные растения, а так же в мифологии других народов.
Исследовательница геометрического орнамента Л.М. Русакова[13] тот же мотив принесённой в жертву Матери-Прародительницы в виде женщины-лягушки с отсечённой головой находит в орнаментах полотенец русских крестьянок Алтая. (Следует отметить, что подобная символика характерна для многих славянских геометрических орнаментов). Это же значение можно видеть и в сказке о золотом, серебряном и медном царстве в том варианте[14], где братья обрубают верёвки, и герой падает в яму и полгода находится без сознания. Это падение героя, потеря сознания, как и безголовые женские фигурки в вышивке, отражают схождение Божества с Неба в нижний мир элементов, неживой природы (подземный мир минералов Хозяйки Медной горы, охраняемый ящерицами[15], запечатлёнными на бронзовых поясах[16] древнеславянского костюма, несущего символику трёхчастности Мироздания[17]), трансформацию в эти элементарные частицы (растворение в Реке Жизни), сопровождаемую потерей сознания на длительный срок (смертью) с последующим воскресением, как в виде возникших из Его тела растений, животных и людей, так и непосредственно в собственном теле (рождение изначального космогонического Божества в историческое время в человеческом образе), что в сказке символизируется чудесным перенесением героя из подземелья и возникновением царства из яйца. Воскресение Божества в обряде могло отражаться и в зооморфном архаичном образе пробуждающегося медведя.
Сложилось множество культов, в которых жрецы совершали кровавые жертвоприношения людей и животных, обосновывая эти действия вышеизложенными мифами. Изначальное же представление или первообраз (архетип), в отличие от подобных извращений стержневой идеи, заключалось не в принесении в жертву других существ ради собственного благополучия, но в стремлении к уподоблению Божеству, совершившему самопожертвование ради возникновения жизни на Земле. Исходя из такого мировоззрения, и смысл человеческой жизни понимался не как самоцель, но как служение, заключающееся в сохранении и поддержании Мирового Древа во всех разнообразных формах и проявлениях, возникших из Тела Божества. “Ты – Отец и кормилец всех живых существ, ибо все они рождены тобой. Соблаговоли же указать нам, чем мы можем служить тебе. Господь Брахма сказал: О, царь, величайшее, преданное служение мне заключается в том, чтобы защищать живые существа, родившиеся в материальном мире. Защитником живых существ Бхагаван доволен” (Диалог Ману и Брахмы. “Шримад Бхагаватам”, песнь 3 , глава 13, тексты 7, 12).
Возвращение человеческого сознания к такому мировосприятию, видимо, и являлось одной из главных задач Христа, заменившему жертвоприношения животных хлебом и вином, освящённым Его собственной кровью.
Попытаемся найти истоки возникновения этого архетипа – первообраза самопожертвования Божества.
Во время праздника Купалы, когда сжигалось, топилось или разрывалось чучело Купалы, Мары, Марины, Ульяны, Катерины, Ивана, Деда[18], совершались прыжки через костёр и купание в реке, что символизировало сопричастность людей судьбе Божества. Участвующие в обряде получали своего рода крещение огнём и водой и как бы умирали вместе с Божеством, прыгая через огонь[19] и погружаясь в воду. Особенно ярко эта идея отражена в древних круговых кострах, когда вся община находилась внутри огромного костра, разложенного по кругу. Эта же символика сопричастности людей смерти Божества (в смысле соумирания вместе с ним) переходит и в христианство[20]. Крещение православного христианина символизирует крещение в смерть Христа, своего рода как бы погребение в воде, так как, соумирая с Сыном Божиим, верующий получает надежду совоскреснуть с ним. Это основная идея крещения. Масленица, Кострома так же воскресают в славянских обрядах и песнях.
В советское время в православной церкви погружение в воду при совершении обряда крещения было заменено обливанием, что резко критиковалось старообрядчеством, так как обливание они не признавали истинным обрядом крещения, аргументируя это тем, что крещаемый должен быть погружён в воду полностью[21] с головой в знак сопогребения с Христом.
В книге “Аспекты мифа” М. Элиаде цитирует Г. Иенсена: “Погребальные церемонии, связанные с путешествием опочившего в царство мёртвых, напоминают, что это путешествие есть только повторение того, что совершило божество (Гайнувеле)”. М. Элиаде пишет, что Гайнувеле продолжает своё существование в различных формах бытия, которые оно само порождает своей смертью: в мире животных и растений, выросших из её тела, в различии полов, в смертности. Смерть Божества Гайнувеле есть не только “смерть, дающая жизнь”, она есть также способ постоянного присутствия в жизни людей и даже в их смерти. Ведь питаясь растениями, выросшими из её тела, люди, по существу, питаются самим Божеством[22].
Интерес представляют имена кукол, символизирующих принесённое в жертву (принесшее себя в жертву, как, например, Пуруша) космогоническое Божество, из которого возникает Мир[23]. Рассмотрим некоторые из них.
Слово “Купало” в наиболее древнем варианте осмысления означало, видимо, соединение как мужского и женского начала (“вкупе” – “вместе”), так и соединение человека с Божеством именно в обряде соумирания (крещение водой и огнём) сгорающему или растворяющемуся в Реке Божеству. (Это подтверждается и обычаем прыгать вместе с куклой в воду, сохранившемся в Пензенской губернии[24]). Миф, повествующий о любви брата и сестры Купалы и Костромы и о принятии ими добровольной смерти (Купалы – в огне, Костромы – в воде), отражает древние космогонические представления об изначальном единстве женского и мужского начала в Божестве (Пуруша[25]); последующем разделении и союзе этих начал (супруги Зевс и Гера, Осирис и Исида являются одновременно братом и сестрой); добровольной жертвенной смерти Божественной Четы, дающей жизнь Мирозданию (Дунай Иванович и Настасья королевична).
Христос в Евангелии высказывает ту же точку зрения об изначальном единстве супругов: “Разве вы не читали, что прежде, чем создать мужчину и женщину, Бог создал их (вместе). Итак, что Бог соединил, человек да не разъединяет” (Евангелие).
В мифе о Купале и Костроме[26] отражено так же представление о том, что каждая супружеская пара – это две половины единого изначального целого. Символика этого заключена в образах “брата” и “сестры”. В некоторых местах на Купалу сжигали парных кукол – мужскую и женскую[27].
Ульяна (Иулиания[28]) – “ялая” (алая), в качестве имени купальской куклы отражает солярный аспект Божества.
Имя Морена, Мара, Марина, нередко трактуемое как название богини смерти, в более древнем варианте обозначало, видимо, совсем иное. Вряд ли именем богини смерти стали бы называться целые племена финно-угорских народов (марийцы, мордва, меря, мурома). На санскрите “маричи” – луч света; “маричин” – солнце; “марья” – юноша, возлюбленный, жених; в английском языке “marital” – супружеский, брачный; “marrige” – супружество, свадьба, соединение, союз; “marrow” – супруга; “marry” – жениться, выходить замуж; “murrey” – багровый, тёмно-красный цвет (багровый цвет может ассоциироваться как с зарёю, так и с жертвенной смертью).
Таким образом, одним из значений корня “мар”, “мер” в индоарийских языках являются солнце, луч света, любовь, супружество, юность. Значение имени Морена, Мара как смерти, видимо, вторично и связано с тем, что это Божество приняло смерть. Перевод имени Екатерина в старообрядческих святцах имеет идентичное значение ведийскому имени Вирадж – чистая.
При более глубоком рассмотрении свадебного обряда у славян можно видеть, что молодые являют собой образ этой космогонической Божественной пары, умершей и давшей начало рождению Мироздания (Пуруша – Вирадж; Купало – Кострома; Дунай Иванович – Настасья королевична). Молодых, независимо от их сословия (а чаще всего это крестьяне), на свадьбе называли князем и княгиней. Венцы так же являются символами солнечного нимба. В русской народной традиции считалось, что молодые в брачную ночь умирают, воскресая наутро[29]. Именно с этим связан обряд свадебных плачей, даже в том случае, если супружество совершалось по любви. В некоторых губерниях зафиксирован обычай, когда невеста ложится на брачное ложе в полном свадебном наряде и не снимает его[30]. (Женский, девичий праздничный и особенно свадебный костюм символизировали собой одновременно образ Мироздания и образ Богини-Матери (Рыбаков Б.А. Язычество древней Руси[31]). Всё это говорит о том, что свадьба – в виде обряда – отражала космогонический миф. В древности венчание совершалось вокруг дерева[32], символизирующего Древо Жизни (Мироздание), вокруг озера или огня[33].
Согласно православному учению, невестой Христа является Церковь – как совокупность душ всех верующих православных христиан. На некоторых иконах Церковь предстаёт не только как совокупность одних лишь верующих, но и вся Природа, что противоречит учению отцов церкви, но отражает древние ведические представления, введённые волхвами в православную традицию. Это, и то, что Христос в Евангелии от Иоанна называется Словом, бывшим в начале, от Которого “всё стало быть”, позволяет сблизить образ Христа с космогоническими парными божествами (Пурушей, Дунаем Ивановичем, Купалой). По-видимому, именно так воспринимала Его та часть волхвов, которая вошла в православную церковь и привнесла древние ведические взгляды в иконопись, зодчество, обряд, апокрифы. “Волхвующий священник XIII в. (из Новгородской Кормчей 1280 г.) с языческим волшебным поясом-наузом – посредствующее звено между обернувшимся волком волхвом-волкодлаком на ритуальном языческом браслете и православным священником XIX в”. (Рыбаков Б.А. Язычество Древней Руси. М., 1988, с.736).
Б.А. Рыбаков сопоставляет Ладу (Василису Премудрую) с Латоной[34] (Деметрой), добавим что подобную параллель можно провести и с Персефоной – супругой Диониса, которая, как и Василиса Премудрая, в русских сказках, ткёт “Ковёр Мироздания”[35].
Отметим, что кумир Иессы – Ясоня[36] в Польше под Сандомиром был расположен вместе с кумирами Лады и её дочери Лели (Деметра и Персефона) в общем святилище. Я. Длугош сопоставляет Иессу с Юпитером, А.С. Фаминцин – с Ясонем, Б.А. Рыбаков – с Перуном[37]. (Вряд ли возможна здесь близость с ящером, так как ящеру на горах не поклонялись, но почитание его совершалось в болотах, низинах, на островах[38]).
В русских обрядовых песнях “На гряной неделе русалки сидели…” и “Орёл – Божа птица…”, исполняемых на русальской неделе, есть следующие слова: ”А Бог Сына женит”, что позволяет говорить о Христе – как имеющем невесту в представлении русского народа, хотя сама песня, возможно, более архаичная и восходит, видимо, ко времени, когда Богом Сыном представлялся Сварожич (Даждьбог), отождествлявшийся позднее с Христом[39], который так же в притчах называет себя Женихом. Невестой Бога Сына выступает в этих песнях дочь Илии (то есть Ялого, Алого) – Гелиоса – Бога Солнца. В индийской мифологии дочь Солнца – Сурья[40] – супруга Сомы (Божество жертвенного медового напитка, своего рода Причастия, что сближает его с образом Христа). Исполнение этих песен в дни Русалий, то есть во время праздников, посвящённых не только русалкам, но в первую очередь Костроме – Русалке, позволяет думать, что именно она и подразумевается как невеста Сына Бога[41].
Христос, в древнерусском православном сознании так же, как и античный Бог Солнца, сын Зевса, выступает в трёх ипостасях:
-
Христос Ярое Око – Арес – Ярило (Купало).
-
Христос целитель – Аполлон – Даждьбог.
-
Христос умирающий и воскресающий – Дионис – Ясонь (Иесса).
Можно видеть связь главных праздников земной жизни Христа с двумя важнейшими солярными древними праздниками – зимним солнцестоянием – Колядой (Рождество Христово) и весенним равноденствием – Комоедицами и праздником Лады[42] (Благовещение). Праздник Воскресения в первые века христианства отмечался 1 апреля, то есть так же был связан с равноденствием и только позднее сместился вплоть до начала мая (Е. Гусляров. Христос в жизни. М., “Олма - Пресс”, 2003, с. 412).
Празднование дня Иоанна Крестителя связано с третьим значимым днём солнечного цикла – летним солнцестоянием (Купало). Всё это, а так же многократное именование Богородицею Христа Солнцем в старообрядческом апокрифическом Евангелии о сошествии Христа во ад, является дополнительным подтверждением точки зрения, выдвинутой Б.А. Рыбаковым, о восприятии русскими православными людьми X-XIX вв. Христа как воплотившегося Бога Солнца – Даждьбога (Аполлона).
Интерес для данной темы представляет имя и образ латышского Бога Солнца и огня, покровителя лошадей – Усиньша, сближаемого рядом исследователей с Ашвинами и Ушас. “Усиньш – сын Диеваса (неба) возрождается каждую весну. В образе Усиньша можно видеть позднее отражение Божества зари, рассвета, с основой имени на “aus” – отсюда славянское Авсень”. (“Мифы народов мира”, т. 1, с.181). Авсень и Ясонь (Ясень, Есень), очевидно, одного происхождения.
Обратимся к праздникам, непосредственно связанным со временем зимнего солнцестояния. В IV-V вв. Рождество Христово и Крещение отмечались 25 декабря. Эти праздники были разделены по времени на двенадцать дней. В настоящее время из-за смещения календаря православное Рождество празднуется 7 января, а крещение 19 января. Вплоть до ХХ века дошёл обычай, когда в праздник Крещения делали прорубь на реке и крестили в ней детей. В этой проруби нередко купались и взрослые мужчины, в том числе и царь Николай II. Сохранилось много обрядов, связанных с крещенской водой: омовения, обливания животных, дома и т.д.
Очевидно, обряд погружения в прорубь в дни зимнего солнцестояния имеет архаичное происхождение и ту же символику, что и погружение в реку на Купалу (имеется ввиду космогонический уровень).
На Рождество зажигались костры в домах (на сковороде, которая ставилась на пол), и через них перепрыгивали все домашние. Зафиксирована так же и традиция изготовления куклы “колед”[43], сохранившаяся у хорватов на Святки. Но из-за официальных запретов больших уличных костров в эти дни, крестьяне вынуждены были ограничиться домашними кострами, символика которых имеет несколько уровней: солярный, поминальный и космогонический.
Почему же архетип Пуруши так устойчив и распространён у многих народов Земли?
Астрофизик В.А. Амбарцумян считает, что причиной рождения галактики являются активные взрывные процессы в её ядре, в результате которых происходит выброс вещества из ядра: “…жизнь галактики начинается с активных процессов в её ядре”, “…основным фактором (возникновения галактики) является истечение вещества и энергии из ядра, которое сначала было изолированным и постепенно создало вокруг себя галактику[44]”. Под “истечением” подразумеваются выбросы целых звёздных систем со скоростями в несколько тысяч километров в секунду.
Обратимся к Ригведе: Svayam yajasva tanvam vrdhanah. (X, 81, 5). В переводе Т.Я. Елизаренковой это звучит следующим образом: “Сам принеси в жертву своё тело (тем самым) укрепляя (его)”. Л. Рену переводит так: “De toi – meme offre le sacrifice, te renforcant (ainsi)!”, в комментарии допуская и другую возможность и видя здесь нарочитую многозначность[45]. (Отметим, что ведийские слова имеют очень много значений). Рассмотрим отдельно каждое слово этой фразы:
Svayam – самостоятельно, сам;
yajasva – жертва своя (собственная);
tanvam – tan – тело; vam – изрыгать, испускать, распространять (свет);
vrdhanah – vrdha – помощь; nah – скреплять, связывать.
Таким образом, взглянув на текст Ригведы сквозь призму современных научных представлений в области астрофизики, можно осмыслить его и в таком варианте: звёзды галактики, образовавшиеся в результате взрывных процессов в горящем галактическом ядре (“сгорания”, “расчленения”, “жертвы”), “изрыгнутые” из “тела” ядра, “распространённые”, “скреплены”, “связаны” силами взаимного тяготения, образуют “Мироздание” (“Реку жизни”, “Древо жизни”). Наша Река жизни, следовательно, является притоком большей Реки – Вселенной, как и космогоническое Божество, давшее ей начало, является, в свою очередь, сыновним или дочерним по отношению к прародительскому Божеству: Сын Слово – Отец Небесный; Леля – Лада; Даждьбог – Сварог; Амма – О номмо[46] (догонов) и др.
При внимательном рассмотрении можно увидеть, что архетип Пуруши пронизывает собой всё земное существование как человека, так и мира Природы. Он является основным звеном древних культурных традиций большинства народов планеты, принципом рождения галактик и живых организмов в микробиологии.
Современный узкоспециализированный подход к тем или иным вопросам науки и культуры иногда является серьёзным препятствием для объёмного видения проблемы в целом. Особенно это касается тех закономерностей, которые пронизывают собой всё Мироздание на всех структурных уровнях организации: от квантового до биологического и этнокультурного. Вряд ли можно представить себе всю многозначность древних мифологических архетипов с точки зрения современного дифференцирующего подхода, противоположного точке зрения древних, стремившихся увидеть единый, хотя и многообразный главный принцип жизни во всех её проявлениях. Так, например, создатели гимнов Ригведы видели Агни: как принцип организации неживой материи (энергия частиц света (Агни – солнце)); Агни как энергия, соединяющая атомы силами взаимного притяжения (Агни – зародыш вод, зародыш деревьев, зародыш всех существ); Агни – как процессы окисления (горения) в живых организмах; Агни – как электрохимические процессы в центральной нервной системе человека – его психическая энергия, проявляющаяся на уровнях семи чакр[47]- от физиологических инстинктов до поэтического дара (Агни – хотар, поэт); и, наконец, многократно повторяемое в стихах Ригведы: “Агни – в водах” – водородные термоядерные реакции в звездах. Без такой попытки взглянуть на образы Ригведы через призму понятий и представлений их создателей мы не сможем увидеть там ничего, кроме ритуальной загадки без ответа, оформленной тем или иным размером стиха.
Поскольку образы Агни и Пуруши[48] являются одними из важнейших образов Ригведы и в то же время ключевыми понятиями для расшифровки символики очень многих мифов индоарийской общности, в том числе славянских, мы и в дальнейшем будем обращаться к ним.
Архетип самосожжения и воскресения[49] из пепла можно видеть и в мифах о Фениксе и в западнославянских мифах об огненном орле Рароге, который рождается из яйца, насиженного человеком в течение 40 (в других вариантах 9) дней на печи. Если учесть, что архаичные печи представляли собой каменную открытую плиту – алтарь, то сидение на такой печи означает сидение непосредственно в огне. В символике Рарога можно увидеть Божественного Духа (птица) и близость с Агни (огонь). Индийские йоги на высшей восьмой ступени практики йоги (самадхи) стремились достичь состояния, когда жизненная энергия (кундалини) должна выйти через высшую седьмую чакру и соединиться с Брахманом – абсолютом. Тело йога при этом должно сгореть и превратиться в горсть пепла[50]. Согласно мифу, Деви (Сати), супруга Шивы, сожгла своё тело в огне йоги и вновь возродилась[51].
До сих пор остаётся невыясненным, что подразумевалось под словами Иоанна Крестителя о Христе: “Я крещу вас водой, но идёт за мною Тот, кто будет крестить вас Духом и огнём” (Евангелие от Матфея 3; 11), а так же слова самого Христа: “Огонь пришёл я низвести на землю” (Евангелие от Луки 12; 49). Этот огонь, видимо, должен пониматься как спасение, а не как гибель, поскольку в другом месте Евангелия Христос говорит: “Не погубить, но спасти мир пришёл Сын Человеческий”. Имя главного героя волшебной русской сказки “Финист Ясный Сокол” сближает этот персонаж с Фениксом. Подтверждением этого является и образ героя в виде птицы, что позволяет провести параллель и с Рарогом, а так же эпитет “ясный” – характерный для обозначения огня в русской традиции. Сюжет же самой сказки очень близок по характеру своих образов к притчам Христа, где невеста символизирует душу человека, а жених – самого Спасителя, и отражён тот же мотив утраты невестами Жениха (образы, характерные для вишнуизма и шиваизма[52]).
Неразумных дев из евангельской притчи можно сопоставить с “заморской царевной” из русской сказки, которая трижды продаёт свидание с Финистом ради волшебных вещей. “Разумные девы”, всю ночь поддерживающие огонь в ожидании Жениха, близки по смыслу к “красной девице”, износившей три пары сапог железных в поисках Финиста, а также к античным жрицам-весталкам, главной функцией которых было поддержание огня на алтаре Весты (Богини жреческого огня, позднее семейного очага).
Не случайно использование Христом и других образов, сближающих[53] его притчи с архетипами мифов: “дерево, которое больше всех деревьев”, вырастающее из самого малого зерна (образ Мирового Древа); сокровище, найденное в поле, – образ многих русских волшебных сказок, а так же представлений, восходящих к Ригведе:
IV. 1 (К Агни)
Его (Агни) ведут на толстой верёвке[54].
Бог добился для смертного (возможности)
Быть отведённым вместе (с ним на небо).
Пусть же Агни поведёт нас, зная путь,
К сокровищу[55], выделенному богами,
Которое принадлежит ему,
Которое, благодаря поэтической мысли,
Все бессмертные сделали истинным.
I. 112 (К Ашвинам)
Ваши неиссякаемые дары, чьё бремя легко[56].
Какими силами вы приходите на помощь отверженному,
Слепого и хромого делаете способным видеть и ходить[57].
I. 164.
На дереве том, где вкушающие мёд орлы
Селятся, размножаются все,
На вершине его, говорят, – ягода сладкая,
До неё не доберётся тот, кто не знает отца[58].
III. 20.
О, Агни, много есть твоих имён.
О тот, о чьём родстве вопрошают![59]
III. 9.
Прошедшего через поражения,
Через постоянные неудачи
Нашли внимательные, не терпящие обмана.
I .164.
Почтительные, они (риши) явились (к нему) с хвалой[60].